Элеонора. Воспоминания. Часть 16.

[lyu_sanna]

Начало..
Воспоминания. Часть 1.
Воспоминания. Часть 2.
Воспоминания. Часть 3.
Воспоминания. Часть 4.
Воспоминания. Часть 5.
Воспоминания. Часть 6.
Воспоминания. Часть 7.
Воспоминания. Часть 8.
Воспоминания. Часть 9.
Воспоминания. Часть 10.
Воспоминания. Часть 11.
Воспоминания. Часть 12.
Воспоминания. Часть 13.
Воспоминания. Часть 14.
Воспоминания. Часть 15.


Это было странно, необъяснимо, невозможно, но это было. Эля смотрела, не мигая, на мальчишку, пытаясь восстановить в голове полную картину, а заодно вспомнить его имя.

- Артем? Тебя ведь Артем зовут? – Эля наклонилась к его лицу, стараясь говорить тихо, чтобы не спугнуть ребенка. Мальчик снова поднял на неё свои глубокие серые глаза, несколько раз моргнул, словно возвращался в реальный мир и тихо ответил:

- Да. А вы кто?

Вполне разумный вопрос, на который у неё не было ответа. На самом деле, кто она? Сторонняя тётя, которая откуда-то знает его имя? Если мальчик правильно воспитан, по идее он сейчас должен бежать и сверкать пятками. Эля на секунду вспомнила о завалявшейся на дне сумки конфетки «Барбарис», но тут же отмела эту идею, дабы не травмировать еще больше психику ребенка. Сказать правду она не может, врать не умеет. Остается только одно – сказать правду на половину.

- Меня зовут Эля, - девушка протянула ему свою маленькую ладонь. Мальчишка еще раз посмотрел на неё, потом на протянутую руку и вложил в неё свои крохотные пальчики, предварительно стряхнув с них о штаны песок.

- А меня Артем. Но вы это уже знаете, - что-то в его взгляде заставляло Элю нервничать и елозить на узком бортике песочницы. – Мы с вами уже встречались? Вы учитесь с моей сестрой?

Сестра! Сам того не ведая, он дал ей в руки инструмент, с помощью которого можно было найти к нему ключ. А заодно по возможности и к разгадке своих снов. Эля, конечно, не надеялась, что вот так вот, с бухты-барахты, она во всём разберется, но это была зацепка, за которую она ухватилась, как утопающий за соломинку.

- Да, я од.. – Эля застопорилась, не зная, где именно учится его сестра, но тут же, стараясь не подавать виду, что она по сути никто, договорила фразу, - одна из знакомых твоей сестры. Она же мне и сказала, как тебя зовут.

Мальчик всё так же спокойно смотрел на неё и не двигался с места. Видимо, тот факт, что она его некоторым образом знает, позволял ему доверять ей. Или, что было бы много хуже, ему не объясняли, что разговаривать с незнакомыми людьми на улице не безопасно.

- А о чем ты тут говорил сам с собой? – Сказав это, Эля затаила дыхание, так как от его ответа зависело, ошиблась она или нет. Он молчал. Молчал так долго, что девушка начала волноваться. За него, но ещё больше за себя. На мгновение она испугалась, что он сейчас закроется, и она ничего не узнает. Тишина длилась минут пять, в течение которых Эля продолжала усиленно вспоминать всё, что знала (да и можно ли было это назвать знанием?) про него. Бедная семья, мама – работница детского сада, отец – не то инженер в каком-то зачуханном НИИ, не то клерк на малых ролях. Собственно, теперь это уже не имело никакого значения. Перед её глазами возникла церковь, небольшая стена с потрескавшейся краской на её задворках, разделенная на много маленьких, где-то 20х20 сантиметров, ячеек с табличками, на которых были выгравированы имена. Дождливый осенний день, короткая процессия из шести человек, и сгорбленная в своем горе женщина лет сорока. Её голова была покрыта старым кружевным платком черного цвета, местами поеденным молью. В стороне стояла девушка примерно её возраста и молча взирала на происходящее. Она не плакала, лишь сглатывала время от времени подступающие к горлу слезы. Сестра! Вот и сестра. Только имени её Эля всё равно не могла вспомнить. На смену этому видению пришло другое. Маленькая двухкомнатная квартирка с крохотной кухней, на которой сидела всё та же женщина всё в том же кружевном платке и плакала, плакала, глухо, словно старалась скрыть от окружающих свое горе, а на полу возле неё мальчик. Он теребит своими маленькими ручонками подол её потрепанного платья и постоянно повторяет: «Не плачь, мама, не плачь». В тот момент, когда Эля в очередной раз, теперь уже наяву, переживала по новой свое горе, пропущенное через чужие слезы, мальчик заговорил.

- Я разговаривал со своим папой.

От неожиданности Эля даже подпрыгнула на бортике, порадовавшись, что она в джинсах, а не в колготах.

- А где твой папа? – Она старалась говорить тихо, словно боялась, что их кто-то услышит, но двор тем временем оставался безлюдным. И даже шторы на первых этажах нигде не шевелились. Наваждение какое-то. Сейчас, конечно, рабочее время, а школьники и студенты еще на учебе, но где же это видано, чтобы за полчаса во двор никто не зашел и никто не вышел. С другой стороны это было ей очень на руку, так как чужие глаза и уши могли ей очень сильно помешать. Мальчик поднял указательный палец и направил его в небо. Эля проследила за его движением, без слов понимая, что он хотел ей сказать. - А как же ты с ним разговариваешь?

- Так, - почти шепотом ответил Артём, положив свободную руку себе на грудь, – он тут, - добавил он, для наглядности постучав несколько раз ладонью по тому месту, где должно быть сердце. – Когда мне становится очень грустно без него, я с ним разговариваю. Я знаю, он меня слышит. Просто не может ответить.

Эля чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и тщательно старалась удержать их внутри. Последние несколько месяцев мальчик постоянно видит, как плачет его мама, не хватало ещё, чтобы она тут перед ним сейчас разрыдалась.

- А давно он там? – Кивнув головой вверх, в сторону плывущих облаков, спросила она. В принципе у неё и так уже почти не оставалось сомнений, но тем не менее ответ на этот вопрос мог поставить окончательную точку в череде мыслей, которые роились в её голове. Артем задумчиво начал сгибать пальчики на той руке, которой совсем недавно показывал, где его папа. Потом в ход пошла вторая руку. Согнув семь пальцев, он показал ей, а, немного помолчав, добавил:

- Семь. Семь месяцев.

Мозаика сложилась! Эле хотелось петь и плясать, хотя, повода особого не было, особенно учитывая причину, по которой в её голове было знание об этом мальчике и его семье.

Именно тогда, семь месяцев назад она увидела свой первый яркий сон. До этого все они были размытыми, нечеткими и больше походили на картинки в калейдоскопе, собранным рукой не совсем здорового человека. Если не считать того, что первые месяцы после смерти отца почти каждую ночь ей снился только он. В те же ночи, когда к ней во сне приходила тишина, она была наполнена такой невыносимой пустотой, что от неё хотелось выть и лезть на стену, умоляя, чтобы вернулись сны с отцом. В них она хотя бы могла с ним говорить. До мальчика Артема еще была девочка Света, которая в её снах всегда плакала и звала маму. От её тонкого детского голоса, пронизанного горем, Эля просыпалась в холодном поту и с головной болью. Потом были другие имена, другие дети, другие семьи, но всех их объединяло одно – горе. Горе, с которым не могли справиться ни взрослые, ни дети.

На утро после таких сновидений Эля просыпалась больной и полдня ходила тенью по зданию общежития. Ей понадобился почти месяц, чтобы она поняла, что всё это не просто так, что все эти люди, сами того не ведая, что-тот от неё хотят. Только она не понимала, что. Чем она могла помочь молодому отцу, который потерял жену? Матери, которая в одночасье осталась без мужа? Ребенку, который вообще не понимал, что происходит, и лишь спрашивал у взрослых время от времени: «А где мама?» или «А когда вернётся папа?».

В её снах все эти люди плакали, переживая свое горе, кричали, будучи не в состоянии справиться со своей болью, посылали проклятья в небо в жалкой надежде, что это что-то изменит. Кто-то из них заливал тоску алкоголем, кто-то – бдениями до утра перед телевизором, кто-то носил под сердцем мысли о том, чтобы навсегда уйти из этого мира. В такие моменты Эля хотела крикнуть им всем: «Люди! Остановитесь! Что же вы делаете? У вас есть сын (или дочка), они нуждаются в вас сейчас даже больше, чем когда-либо. Они так же, как и вы, потеряли близкого человека, но у них нет возможности где-то спрятаться. Им нужны ваши теплые руки, ваши израненные души, ваши сердца. Это единственное, что поможет вам обоим (троим) сейчас пережить ваше общее горе». Но в своих снах Эля всегда была сторонним наблюдателем. Она не могла не то, что кричать, а даже говорить, в то время как кадры из чужой жизни проносились перед её глазами, словно фильм на экране телевизора.

Когда же она наконец поняла, что там -  во сне – её никто не услышит, она начала бесцельно бродить сначала по улицам собственного городка, потом – Областного центра. Каждый день она выделяла несколько часов на такие вот прогулки, стараясь найти ответ на свои мысли, разгадку - своим снам, покой – своей душе. Она не могла даже сама себе сказать, что именно она искала, но с упорством ледокола заглядывала в многочисленные маленькие дворики, а так же лица встречных прохожих. В основном её интересовали дети. Она не знала, почему, но чувствовала, что ответ кроется именно в них, ибо взрослые в своем горе слишком часто не замечают ничего вокруг, теряя ощущение действительности и себя в ней. И каждый раз она возвращалась в общежитие ни с чем, чувствуя, как время утекает сквозь её хрупкие пальцы, а вместе с ним утекает и возможность вернуть себе прежние цветные и яркие сны, в которых были лес, море, прохладный воздух и даже пение невидимых птиц.
Усилием воли Эля выдернула себя из воспоминаний и посмотрела на мальчика, который всё то время, что она пребывала в своих раздумьях, молчал.
- Ты скучаешь по нему?

- Очень, но мама скучает больше. Она плачет каждый вечер в своей комнате в подушку. Думает, что я не слышу, но я всё слышу и не могу заснуть.
- А где же твоя сестра бывает в это время? – Эля забыла совсем, что должна, как «подруга», это знать, но, опомнившись, поняла, что Артём уже пустил её в свой маленький мир, и теперь не будет озадаченно выспрашивать у неё, кто она и откуда.

- В последнее время она часто ночует у своих подруг. Говорит, что ей невыносимо видеть, как мама себя.. – Он замолчал, словно пытался что-то вспомнить, - гробит. А что значит – гробит?

- Это значит, - теперь пришла очередь Эли задуматься. Она никогда не общалась с маленькими детьми и не знала, в какой степени им можно и нужно знать ту или иную информацию, и насколько они её поймут. Но Артём казался ей сообразительным и понимающим мальчиком, поэтому она решила не изобретать велосипед, а сказать, как есть. – Это значит, что она добровольно отказывается от жизни и лишает себя её радостей.

- Да, так и есть, - почти по-взрослому сказал мальчик, кивая каким-то своим внутренним мыслям.

- А как ты проводишь своё время?

Артём, получив наконец свою порцию внимания и добрых глаз, полностью отдался разговору с незнакомой девушкой. Он рассказывал ей про своих солдатиков, которых папа сама вырезал в своё время из дерева и подарил ему на День Рождения, рассказывал про то, что теперь с ним никто не играет, про то, что бабушка с дедушкой живут далеко в деревне и что мама хотела отправить его к ним, но он хочет остаться тут, потому что у него здесь друг Ванька из второго подъезда, потому что тут его кровать и его солдатики, а еще потому, что он теперь единственный мужчина в семье, про то, что сестра ни разу не плакала за эти семь месяцев и про то, что мама перестала ходить на работу.

Эля держала его за руку и тихонько перебирала его маленькие пальчики в то время, как он продолжал взахлеб рассказывать про садик, где мама была воспитательницей, и поэтому его все уважали, про то, как они с ребятами однажды стащили очки у директора садика и спрятали их в саду, про то, как на них ругались, и как досталось его маме, после чего он пообещал, что больше никогда не будет хулиганить. Постепенно перед Элиным взором вырисовывалась полная картина, а так же возможные пути, по которым ей, наверное, следовало пойти. Она всё равно не до конца понимала, почему именно к ней приходят все эти сны, что она должна с ними делать, но ей бесконечно хотелось помочь и этому мальчику и его семье. В конечном итоге она с одобрения Артема дала ему обещание заглянуть как-нибудь в гости и за сим откланялась, наблюдая, как стремительно темнеет на улицах, а ведь ей еще нужно было найти дорогу обратно.