Актриса погорелого театра..

[lyu_sanna]

Когда я была маленькой, как многие девочки, я мечтала быть актрисой. Хотя, наверное, тогда я не очень себе всё это представляла, но, закрывая глаза, меня манил свет софитов, овации, сцена. И еще почему-то мне безумно хотелось уметь проживать в день или минуту сотню жизней, миллионы эмоций, и чтобы всё непременно было настоящим, искренним, и чтобы мне верили. И чтобы я сама верила в то, что говорю, что делаю, что проживаю в те минуты, когда на меня смотрит восторженный зритель.

Но почему-то при всём при этом я как-то совсем не видела себя в будущем учащейся какого-нибудь театрального ВУЗа. Мечта была какой-то инфернальной. Я не хотела играть в спектаклях, я никогда не любила выступать перед публикой (даже с рефератом), и уж тем более никогда не хотела быть в центре внимания. Ну, в таком центре, когда все на тебя смотрят, и тебе что-то надо говорить или делать, чтобы заполнить паузу, ожидание. Меня прельщала исключительно мысль обо всех переживаемых ими эмоциями, о разных жизнях. Наверное, вряд ли маленькой девочкой я могла думать о том, чтобы побыть сегодня царицей, а завтра падшей женщиной, но сейчас, годы спустя, это воспринимается именно так. Безумно хотелось быть разной, непостоянной, неожиданной. Возможно, тогда я просто хотела быть ЖЕНЩИНОЙ, но не понимала этого, поэтому и спроецировала свои мечты на такую, как мне тогда казалось, несложную профессию. Это сейчас я понимаю, что это сложно даже для тех, у кого есть дар, талант от Бога, что уж говорить о тех, кому это от природы не дано. Упорство, конечно, - штука полезная, но порой, мне думается, не к месту применяется.

В общем, так и прожила я лет до 10-12, пока моя мечта непостижимом для меня образом не воплотилась в жизнь. Довелось мне классе в 6 или 7 (сейчас уже и не помню) поучаствовать в школьном спектакле. И не просто поучаствовать, а сыграть ГЛАВНУЮ роль. А спектакль был не много не мало «Двенадцать месяцев». Вы уже догадались? Да, я играла падчерицу. Кто меня тогда дернул подвязаться на этот спектакль, ума не приложу! То ли я под раздачу попала, то ли жребий вытянула, то ли меня вообще назначили добровольно-принудительно. Ибо, как мне услужливо подсказывает моя память, к озвученному возрасту мечта играть и восторгать у меня пропала. Растворилась в небытие. То ли я тогда уже поняла, что мне не светит в принципе, то ли одно из двух. Мне было вполне комфортно в том месте, которое я себе отвела. Возможно, вы скажите, что я загнала себя за можай, и, возможно, я даже с вами соглашусь, но на тот момент мне было вполне комфортно. Какие-то глобальные метаморфозы начнут происходить много позже, годы спустя.

А тогда меня «назначили» на главную роль. И отвертеться было никак нельзя. Хотя, думаю, в нашем классе нашлось бы много охотниц почувствовать себя в роли положительного героя, тем более в том возрасте – да, уже в том возрасте!! – мы все очень идеализировали Апреля. И я до сих пор не могу понять, почему учительница настаивала на том, чтобы играла я, если уже после первых репетиций было ясно, что мне «медведь на талант наступил». Я была постоянно зажата и очень смущалась, когда на меня обращала взор вся наша «труппа».

А учительница мне виделась этаким Станиславским (понятное дело, тогда я еще знать не знала, кто это такой), который взирал на меня с извечным укором: «Не верю!». И она действительно не верила. И никто не верил. Да я сама себе не верила. Всё было какое-то ненастоящее, пластмассовое. Все мои эмоции, которые мне нужно было изобразить, были какими-то негнущимися.

И только один момент запомнился очень хорошо. Что уж там произошло, память не помнит, но она отчетливо видит перед глазами эту картину. Цатый по счету прогон, всё устали, а у меня никак не получается изобразить страдания бедной девушки, которую отправили в лес зимой за подснежниками; в какой-то момент учительница не выдерживает и повышает на меня голос: «Ну, почему, почему ты не можешь сыграть ее боль, ее переживания? Почему я не вижу, что тебе плохо?» И в этот момент я совершенно по-глупому расплакалась. Мне было стыдно. Стыдно за всё. За то, что я не могу сыграть нормально, за то, что я их всех стесняюсь, за то, что на меня накричали, за то, что накричали перед всеми. Я уселась на импровизированное бревно и плакала, уткнувшись в корзину, в которой так и не появилось ни одного подснежника. И в этот момент учительница блаженным шепотом сказала: «Вот так.. вот так и играй». И в ее словах и голосе было столько трепета, словно она боялась спугнуть меня, спугнуть вдруг случайно появившуюся у меня эмоцию. И я доиграла. Доиграла эту сцену так, что мне потом все ребята аплодировали.

А в день спектакля учительница подошла ко мне и тихо на ухо сказала: «Помнишь, как ты плакала тогда на репетиции? Мне нужны сейчас те же эмоции». Если честно, я не помню, как я отыграла, как мы все отыграли, помню, что мне было жутко неуютно в каком-то дурацком платке, и что мне не нашли валенки, поэтому я была в каких-то кургузых полуботинках.

Я так и не стала актрисой, и никогда не стану, я давно уже поняла, что я технична до мозга костей, но я до сих пор, даже сейчас, перешагнув все мыслимые и немыслимые рубежи, мечтаю уметь проживать сотни жизней и миллионы эмоций  в день..